Потом краснокожие получили свое оружие. Риска не было, поскольку клятве можно доверять. Но все же белые вели себя настолько осторожно, насколько это было возможно, и каждый из них держал руку вблизи своего револьвера. Вождь привел своего жеребца и спросил Олд Шеттерхэнда:

— Мой брат вернул нам полную свободу?

— Да.

— Так мы можем уехать?

— Да, куда хотите.

— Мы вернемся в наш лагерь.

— Вот как?! Вы же собирались к месту встречи юта! Теперь ты сам согласился, что целью вашей поездки были мы.

— Нет. Вы отняли у нас много времени, и теперь нам слишком поздно ехать туда. Мы возвращаемся.

— Через скальную расщелину?

— Да. Прощай!

Вождь подал руку и вскочил на коня. Потом он поскакал в расщелину, не удостоив остальных даже взглядом. Его люди последовали за ним, но перед этим каждый из них дружелюбно попрощался.

— А этот тип все же подлец! — заметил старый Блентер. — Если бы не раскраска толщиной в палец, мы бы прочитали на его лице фальшь. Пустить ему пулю в лоб было бы надежнее!

Виннету, услышав эти слова, возразил:

— Мой брат прав, но лучше сделать хорошее, чем плохое. Мы останемся здесь на ночь, а я последую за юта, чтобы узнать их планы.

Он исчез в скальной расщелине, не взяв с собой коня, ибо ему проще было осуществить свой замысел, будучи пешим.

Собственно, теперь на душе у всех стало светлее и чище, чем прежде. Что нужно было сделать с юта? Убить их всех? Это невозможно! Таскать с собой как пленников? Тоже нет! Теперь их обязали соблюдать мир и дружбу и отделались от них. Это было самым подходящим.

День клонился к концу, тем более, что здесь, в каньоне, темнело скорее, чем снаружи. Несколько человек отправились на поиски дров для костра. Олд Файерхэнд поскакал на юг, в нижнюю часть каньона, а Олд Шеттерхэнд — на север, в верхнюю. Они хотели разведать местность, ибо приходилось соблюдать осторожность. Оба проложили значительные расстояния, но ничего подозрительного не заметили и вернулись.

Здесь, пожалуй, уже давно не ступала нога человека, поскольку дерева для костра было предостаточно, хотя никакого леса не существовало. Паводок нанес огромное количество стволов и корней, также много сломанных ветвей выбросило течением. Никто не обрадовался огню больше, чем лорд, ибо он получил великолепную возможность с помощью своего приспособления для жарки проявить свое кулинарное искусство. Оставался еще маленький запас мяса, были консервы, мука и подобное — все, что прихватили с собой в Денвере люди Олд Файерхэнда. Теперь лорд мог жарить и печь все, что ему хотелось.

Позже явился Виннету. Он великолепно ориентировался, хотя в расщелине не было видно ни зги. Вождь апачей рассказал, что юта собрали трупы, а потом действительно продолжили свой путь. Он преследовал их до самого выхода с другой стороны и ясно видел, что они по крутому скальному откосу забрались наверх и затем исчезли в лесу.

И все же в глубине расщелины оставили одного часового на случай неожиданного нападения. Еще двое других расположились внутри каньона в ста шагах выше и ниже лагеря — таким образом, победители думали, что позаботились о полной безопасности.

Конечно же, людям было что рассказать друг другу, и их голоса смолкли лишь далеко за полночь. Олд Файерхэнд проверил посты, чтобы убедиться, что часовые бодрствовали, и напомнил остальным последовательность смены караула. Потом погасил огонь, и в каньоне стало темно и тихо.

Глава четырнадцатая. СНОВА В ПЛЕНУ И ОПЯТЬ НА СВОБОДЕ

Виннету не ошибся — юта действительно исчезли наверху, в лесу, но не углубились в него, а остановились. Перевозка тел не стала им в тягость, ибо лошади убитых несли трупы на себе. Остановившись, вождь приказал опустить мертвых на землю. Он вышел на лесной опушке, посмотрел вниз, в скальную расщелину, и произнес:

— За нами наблюдали. Там, внизу, наверняка стоит белый пес, который хочет проследить, действительно ли мы возвращаемся к нашим вигвамам.

— Мы разве идем не туда? — спросил один из его воинов. Похоже, что храбростью или другими качествами он выделялся среди остальных, поскольку рискнул задать подобный вопрос.

— У тебя мозги шакала прерий? — не выдержал Большой Волк. — Надо отомстить этим белым жабам!

— Но теперь они наши друзья и братья!

— Нет.

— Мы курили с ними трубку мира!

— Кому принадлежала трубка?

— Олд Шеттерхэнду.

— Ну, значит, клятва имеет значение для него, а не для нас! Почему он был так глуп и не воспользовался моей? Тебе это непонятно?

— Большой Волк всегда прав, — уклончиво ответил индеец, полностью согласный с софистикой 49 вождя, чьи высказывания непременно удовлетворили бы любого воина юта.

— Завтра утром души бледнолицых будут в Стране Вечной Охоты, чтобы потом прислуживать нам! — продолжил вождь.

— Ты хочешь напасть на них?

— Да.

— Нас слишком мало, и мы не можем вернуться через расщелину — она охраняется.

— Тогда пройдем другим путем и приведем с собой столько воинов, сколько нужно. Разве не достаточно их там, на другой стороне — в Па-мов, в Лесу Воды? И разве не ведет дальше наверх, поперек каньона, путь, который неведом бледнолицым? Лошадей с трупами оставим здесь, а двое из вас будут их сторожить. Мы же поскачем на север.

Решение вождя тотчас исполнили. Целый час юта скакали галопом вдоль скудного лесного массива, пока вершина, на которую они взобрались, постепенно не спустилась к ущелью, прорезавшему скалы. По этому ущелью Большой Волк достиг главного каньона, в котором остановились на ночлег белые. Естественно, ущелье выходило в каньон, по меньшей мере, в трех английских милях выше лагеря белых, и те не подозревали о его существовании. Напротив выхода из ущелья, с другой стороны, в главный каньон врезался еще один — узкий боковой, хотя и не такой тесный, как скальная расщелина, где сегодня произошла стычка между белыми и краснокожими. Туда и направился Большой Волк со своими людьми. Похоже, он очень хорошо знал путь, ибо, несмотря на темноту, ни разу не ошибся и вел своего коня так уверенно, словно шел маршем по широкой военной дороге.

Этот каньон был совершенно безводным, и путь по нему вел в гору. Вскоре подъем закончился, и краснокожие оказались на широкой скалистой равнине, в которую глубоко врезалась большая сеть каньонов, имевшая многочисленные ответвления. Было светло, ибо луна маячила в безоблачном ночном небе прямо над ними. Галопом они промчались по равнине, а через полчаса дорога пошла вниз и местность спустилась в широкую, отлогую выемку. Справа и слева подобно мощным крепостным стенам незыблемо стояли скалы, вздымавшиеся тем выше, чем глубже спускались всадники, а через некоторое время впереди вдруг, словно мираж, возникли пышные кроны деревьев, под которыми горело множество костров. Это был лес, настоящий лес! Прямо посредине опустошенной бурей и превращенной солнцем в камень равнины!

Существовал он лишь благодаря впадине в рельефе. Бури ревели над выемкой, тщетно пытаясь проникнуть внутрь, где в результате скопившихся осадков образовалось озеро, вода которого растворила землю и питала корни деревьев. Это был Па-мов, Лес Воды, к которому так стремился Большой Волк.

Теперь лунный свет не требовался — так многочисленны оказались горевшие здесь и служившие хорошим ориентиром огни. У костров текла оживленная жизнь — будни военного лагеря. Не было видно ни палаток, ни хижин. Многие воины лежали у огней на подстилках либо прямо на голой земле; тут же среди них посапывали лошади. Здесь, в Па-мов, должны были собраться группы всех племен юта для военного похода.

Подъехав к первому огню, Большой Волк остановился, спешился, дал знак своим людям ждать здесь и окликнул одного из сидящих у костра, назвав имя — Нанап-неав. Слова означали «Старый Вождь», и, стало быть, это имя носил непременно верховный вождь всех племен юта. Тот, к кому обратился Волк, поднялся и повел его к озеру, на берегу которого отдельно от других горел большой костер. Вокруг сидели четверо индейцев, все украшенные перьями. Один из краснокожих привлекал особое внимание. Его лицо не покрывала боевая раскраска, оно было испещрено неисчислимыми глубокими складками и морщинами. Его длинные седые волосы спадали на плечи. Этому белому как лунь человеку было по меньшей мере лет восемьдесят, но он сидел так прямо, гордо и уверенно, будто ему нет еще и пятидесяти. Он окинул прибывшего пристальным взглядом, но не поприветствовал его и вообще не сказал ни слова; так же молчали и остальные. Большой Волк сел и безмолвно уставился перед собой. Так продолжалось некоторое время, потом наконец с уст старика слетело: